обернули их серой бумагой.
Верх комода и туалетный столик были застелены заботливо подрубленными девочками салфетками из серого ситца. Римские шторы мы опустили до середины окна. И когда все приготовления были завершены, комната стала выглядеть безмятежной, как задремавший на ветке дерева лесной голубь.
Часы мы для окончательного уюта ей принесли, но заводить не стали.
– Она может сама это сделать, если в состоянии выносить их назойливое тиканье, – сказала Дора.
И Освальд собрался на станцию встречать поезд. Сел он на козлы рядом с кучером, и остальные, увидев, как он туда забирается, полагаю, испытали запоздалое сожаление, что вовремя не прониклись долгом гостеприимства, который побудил бы их тоже поехать на станцию. Зато Освальд славно проехался.
Успел он точно к прибытию поезда. Вышла из него всего лишь одна леди, и Освальд сразу же понял, что никто, кроме неё, просто не может оказаться миссис Бэкс.
Если бы его не предупредили заранее, что она нуждается в покое и отдыхе, сам он по её виду никогда бы такого не предположил. Выглядела она весёлой и энергичной. Коротко стриженная, в золотых очках и короткой юбке.
В одной руке она несла дорожную сумку, а в другой – клетку, в которой сидел… наш собственный попугай! Вообще-то, мы написали на всякий случай отцу, что посылать ничего не надо, кроме попугая и Пинчера, которых нам здесь только и не хватает, но никто из нас даже вообразить не мог, что леди кого-то из них и впрямь привезёт.
– Полагаю, вы миссис Бэкс? – вот единственные слова, которыми Освальд отважился нарушить тишину, принимая из рук приехавшей гостьи попугая и дорожную сумку.
– Как поживаешь? – необычайно бодро для утомлённой леди поинтересовалась она, и Освальд подумал, сколь благородно с её стороны потратить усилие на улыбку. – Ты Освальд или Дикки?
– Освальд, – коротко и чуть ли не шёпотом ответил он.
И тут из собачьего отсека багажного вагона, почти ему в руки, выскочил очень весёлый Пинчер. И пёс не смог вести себя тихо. Видимо, просто не понимал, насколько это необходимо.
Освальд принялся тихо шептать на ухо Пинчеру разные увещевания, одновременно жестом указывая туда, где их ожидал экипаж из гостиницы «Старый корабль». Когда все трое до него дошли, Освальд пристроил клетку внутри на сиденье, с молчаливой вежливостью открыл дверцу для миссис Бэкс, захлопнул её как можно тише, когда она села, и приготовился забраться на козлы.
– Эй! А не хочешь вместе со мной? Давай! – звонко окликнула миссис Бэкс.
– Нет, спасибо, – с опаской испуганной мыши откликнулся Освальд и, страшась продолжения разговора, сел рядом с кучером.
Таким образом, утомлённой леди на целых шесть миль пути была обеспечена абсолютная тишина, если, конечно, не брать во внимание стук колёс и треск экипажа.
А на козлах Освальд и Пинчер, как пишут обычно в романах, «вовсю наслаждались сладкими плодами радостного воссоединения». Кучер из «Старого корабля», глядя на них, отметил, как прекрасно воспитан Пинчер. Словом, счастливая вышла поездка.
А вот в прилизанной аккуратности остальных, которые выстроились рядком, дабы приветствовать миссис Бэкс, было что-то совершенно ужасное. Они задушенным хором проговорили «здрасте-как-поживаете» и выглядели совершеннейшими тихонями. Никогда ещё не встречал такой компании примерных деток тише воды ниже травы.
Гостья отправилась в свою комнату, и мы больше её не видели до самого чая.
Когда время его настало, мы, всё такие же прилизанные и примерные, расселись в абсолютнейшей тишине вокруг стола, оставив, конечно же, место возле подноса с чайниками для миссис Бэкс, но она предложила Доре:
– Ты не хотела бы наливать сама?
И Дора откликнулась тишайшим, нежнейшим голоском:
– Если вам так будет удобнее, миссис Бэкс. Обычно-то именно я это и делаю. – И она наполнила чашки.
А потом мы с молчаливой церемонностью передавали друг другу хлеб, масло, джем и мёд, не забывая при этом бдительно следить, чтобы у миссис Бэкс было вдоволь еды.
– Вы тут не скучаете? – поинтересовалась она.
– Нет. Спасибо, – глухо ответили мы.
– И чем же вы занимаетесь? – спросила она.
Мы не сочли себя вправе волновать её рассказами о нашей разнообразной деятельности, и Дикки ограничился кратким успокоительным бормотанием:
– Да ничем особенным.
Между тем как Элис в унисон с братом прошептала:
– Всяким там разным.
– А не расскажете мне? – вопросительно оглядела нас миссис Бэкс.
Мы ответили глубоким молчанием. Она, вздохнув, протянула чашку за новой порцией чая.
– Вам случалось чувствовать смущение? – полюбопытствовала она. – Я вот сильно смущаюсь, особенно с новыми для себя людьми.
Нам понравились эти её слова, и Элис ответила, что надеется, с нами она смущаться не будет.
– Надеюсь, нет, – снова заговорила миссис Бэкс. – А знаете, вчера со мной ехала в поезде очень смешная женщина. У неё было с собой целых одиннадцать предметов багажа, и она поминутно их пересчитывала. А в число прочего входил котёнок, который каждый раз, как она принималась за пересчёт, ухитрялся спрятаться под сиденьем, и у неё из-за этого постоянно не сходился итог.
Нам было бы любопытно узнать побольше про этого котёнка, особенно какого он цвета и возраста. Но Освальд почувствовал: миссис Бэкс начала о нём рассказывать исключительно ради того, чтобы мы не стеснялись. И, не желая тревожить её покой дальнейшими расспросами о смешной попутчице, он просто кратко осведомился:
– Не желаете ли ещё кусок пирога?
Миссис Бэкс из душевного благородства пробовала завести с нами разговоры то о Пинчере, то о поездах, то об Австралии, однако мы оставались тверды в своём решении не нарушать покоя и тишины, которых она так жаждала. Сдерживая из последних сил переполнявшее нас до краёв любопытство насчёт опоссумов на каучуковых деревьях, эму, кенгуру и австралийской акации, мы ограничивались в беседах с ней краткими «да» или «нет» или, что было чаще, вообще молчанием.
Едва чаепитие завершилось, мы растаяли, прямо как «в оттепель снег» (по выражению старинной шотландской песни). Только мы, в отличие от снега, поспешили к морю и там, на берегу, соревновались, кто громче крикнет, чтобы срочно избавиться от неприятной скованности в гортани. После еле слышных ответов миссис Бэкс в глотку словно комья шерсти набились. Освальд, кстати, соревнование выиграл.
На следующий день мы тщательно избегали встречаться с гостьей, кроме как за едой. Когда сели завтракать, она снова попробовала заговорить с нами, но мы, обуздав желание её слушать, лишь передавали друг другу перец, соль, горчицу, хлеб, тосты, масло, мармелад и даже кайенский перец и уксус с такой тихой, молчаливой вежливостью, что она сдалась.
Мы поочерёдно стояли на страже её спокойствия, отгоняя от дома шарманщиков. Нам удавалось втолковывать
